В тундре. (Из цикла «С севера на юг»)

Весь год тундра тусклая, однообразная: зимой бе­лая, весной и осенью серая, седая. И только летом тундра преображается: покачиваются цветы—синие, жёлтые, белые; перелетают птицы — белые, чёрные, пёстрые. И голубеет небо над позеленевшей равниной.

Дали ясные, чистые. Ветер цветами пахнет. Над цве­тами басом гудят шмели, а над головой воют тучи ко­маров…

Куда ни посмотри — только мох, кочки, лужи. Можно увидеть и деревья — высотой по колено и тол­щиной с карандаш. В таком «лесу» грибы на кочках поднимаются выше вершин деревьев — карликовых ив и берёз.

В тундре летом семь погод на день: сеет, веет, дует, студит, мочит, греет, сушит. Приползёт туча, и накроет тундру холодная тень. Вторая — дождиком смочит. Третья иссечёт ледяной крупой, а бывает, и снегом при­сыплет. То нахлынет с моря туман, то ветер туман раз­гонит. И снова чистые дали и яркое солнце. Но из-за увалов уже новая туча подкрадывается…

Зима в тундре — это долгие ледяные сумерки. Уле­тели перелётные птицы, спрятались звери. Но и зимой жизнь в тундре не замирает. Она везде: на земле и под землёй, на снегу и под снегом.

Молодой волк

Отбился молодой Волк от стаи, трусит один по снежной равнине, по сторонам глядит.

— Аууу! Где вы все? Сквозь снег провалились, что ли?

Вокруг пусто, и в животе пусто. Лизнул снег — без­вкусный, холодный. Что делать?

— Дальше надо бежать! Мама-волчица учила, что нас, волков, ноги кормят.

И побежал. А там, где только что Волк стоял, высу­нулась из-под снега Белая Куропатка.

— Вот и пусть тебя ноги кормят, а не мы, куропат­ки! Как только моё птичье сердце не разорвалось! Вдруг догадается, что я в снег зарылась, вдруг учует? Стоит над головой и ворчит: «Сквозь снег все провали­лись, что ли?» Хорошо, не догадался, что так и есть! Спасибо сильным лапкам моим с крепкими коготками, всегда из беды выручают.

Тут из-под снега выскочил Горностай, злой и голод­ный.

— Не всегда, Куропаточка, не всегда! Я тебя и под снегом поймаю, останутся от тебя одни твои хвалёные лапки.

Кинулся Горностай на Куропатку — белые пёрышки полетели. Но не повезло ему в этот раз, вырвалась Ку­ропатка.

— Фу, фу, фу! Полный рот перьев, словно пуховую подушку схватил! В другой раз не стану в разговоры вступать, а прямо под снегом и придушу. А теперь впе­рёд! То есть вниз…

И Горностай нырнул в снег, словно в воду.

Волк услыхал шум и вернулся. Запыхался, глаза го­рят.

— А? Что? Кто тут шумел? Никого… Но вот следы, пёрышки на снегу — был же кто-то! Как отвернусь — показываются, убегу — выле­зают. А вернусь — нет нико­го!

Попыхтел ещё носом, позыркал по сторонам глазами — и потрусил в белую мглу. И не заметил, что рядом за кочкой Заяц лежит. От страха ни жив ни мёртв. Уши прижал и глаза закрыл. Неподвижный, как снеговая кочка.

— Сердце моё заячье в заднюю ногу ушло! Рядом со­всем Волк стоит и ворчит: «Никого, никого…» Спасибо белой шубке моей невидим­ке— выручила! Спасла меня от хищных глаз.

А из-под снега опять Горно­стай, ещё голоднее и злее, чем был.

— Попался, Заяц-беляк! Ты, белый, и я белый. Ты меня на снегу не увидел, а я тебя раз­глядел.

Да как кинется Зайцу прямо на спину! Взвился Заяц белым вихрем, сбросил с себя Горно­стая и так поскакал, что задние ноги передние обогнали. А Гор­ностай отплёвывается:

— Фу ты, гадость какая! То перья во рту, то шерсть! С моей-то прытью и до сих пор без обеда. Не бывать тому!

И снова в снег головой.

А Волк опять голоса услы­шал и мчится назад, разинув пасть.

— А? Что? Где? Кто шумел? Опять никого… Только шерсти клок. Да что же это такое? Я там — все тут, я тут — все где- то там! А где? Справа никого, слева никого, сзади никого. А впереди? А впереди Ворон каркает. И мне, что ли, завыть?

А Ворон в это время сидел на кочке и каркал на все лады: «Карр-карр! Корр-корр! Курр- курр!»

Покричит — помолчит. По­молчит — покричит. А сам всё по сторонам оглядывается. Что-то высматривает.

Неподалёку от Ворона Олень пасётся. Слушал Олень Ворона, слушал, не вытерпел и спрашивает:

— И чего ты, Ворон, кри­чишь без толку? Вон Чечётка серёжки берёзовые шелу­шит— понятно. Я снег копычу, ягель-мох достаю. Вкусно! А от твоего карканья никакого толку — ни тебе, ни другим. Горло только застудишь.

Ворон хитро так посмотрел на Оленя и опять за своё: «Карр, карр!»

Подлетела к Оленю Че­чётка:

— Че-че-чего-то, Олень, тут не так—остерегись! Слыхал примету: «Ворон каркает—беду накаркает»? Неспроста такая примета.

— Глупое суеверие,— отвечает Олень.— Как это можно беду накаркать?

— Смотри, Олень, хорошо смотри… Ворон пона­прасну не каркает.

И улетела. А Олень задолбил копытом, дорылся до ягеля и захрустел. И не слышит за хрустом, как волчьи лапы по снегу шуршат. Ближе, ближе. Волк молодой на Воронов крик бежит. Остались бы от Оленя рожки да ножки, если бы не Чечётка. Защебетала, заволнова­лась, запрыгала с ветки на ветку. Олень поднял голову, а рядом — Волк! Хорошо ещё, что молодой, неопытный. Ткнул его Олень рогами и убежал.

Старый Ворон корит молодого Волка:

— Куропатка была под лапами — улетела. Заяц рядом за кочкой лежал — убежал. И Оленя ты упустил. Сто лет на свете живу, а такого растяпу не видел!

Волк и сам убивается:

— Бедный я и голодный, это ты, Ворон, беду на меня накликал!

— И этого ты не понял! На Оленя я тебя наводил. Это мой способ охоты, увижу оленей и каркаю, чтоб все волки в округе знали. Они-то меня понимают, сразу на крик бегут. Глядишь, и мне что-то перепадёт. А с то­бой и верно — только горло простудишь, чтоб ты в снегу увяз!..

— УУУУУУ! — взвыл голодный Волк.

Ворон Волку в ответ:

— В тундре ноги одни не прокормят, даже волчьи. Надо ещё и голову, которая соображает.

Тут уж Волк совсем приуныл: куда податься? Влево и вправо бегал, вперёд и назад бегал — а что толку? Подамся-ка я куда глаза глядят! И Ворон за ним — вдруг Волк всё-таки кого-нибудь да поймает?

Под снегом

Кто под землёй живёт, кто в воде, а лемминг зи­мой— под снегом. Всю зиму неба не видит, тундры не видит. Да и что под снегом увидишь, разве что у самого носа. Вот он носом и узнаёт — где какая растёт трава.

Скучно, наверное, под снегом жить. Но что ему зи­мой наверху делать? Еды нет, а вот песцу на зуб или в когти сове угодить можешь. Холод, темень, метель. А под снегом — как под пуховым одеялом.

Правда, чтобы поесть, надо сперва прокопать под­снежные ходы. А снег в тундре плотный, крепкий. Зато пока копаешь — согреешься. К тому же к зиме у лем­минга вырастают крепкие длинные когти — очень удоб­но ими копать.

Докопаешься до кочки — а там сочные стебельки, зелёные почки, витаминные листики, питательные се­мена и ягоды. Всё свежее — как из холодильника.

От такого питания становятся лемминги сытыми, гладкими и весёлыми. И это в зимнюю стужу и бескор­мицу, когда все в тундре тощают от холода и голода.

Строят лемминги под снегом гнездо и выводят в гнезде детёнышей. Гнездо мягкое, тёплое, большое, круглое, очень уютное. Вверху позёмка скребёт, ветер свищет, от мороза птицы на лету за­мерзают, а под снегом в гнезде тишина и покой. Спят лемминжата в обнимку, уткнув носы в тёплый мамин живот.

Никаких бед бы не было, если бы не горностай-проны­ра! Большие песцы не так страшны, как этот пролаза. Песец сквозь снег не всегда и учует, а если и начнёт копать, так спастись время есть. А этот шасть в подснежную нору — и по ходам-отноркам! Быстрый, тонкий, гибкий, злой и зубастый. По лемминговым ходам быстрее хозяина мчит­ся. Одна надежда — запутать его в ходах-переходах, но тут уж как повезёт: когда так, а когда и этак…

Как было бы хорошо, если бы не было горностая! Спал бы без забот под завывание вьюги. А так не спится. Тсс! Кажется, кто-то крадётся? Или послышалось? Нет, лезет кто- то по ходу. Может, сосед лем­минг, а может, и горностай!

Нигде спокойно не про­живёшь: даже в тундре, даже зимой. Даже под снегом!

Нелёгкая у зверюшек жизнь, беспокойная…

Разговоры в тундре

ПУНОЧКА И ВОРОН

— Скажи, Ворон, мудрая птица, чего это Кулик над болотом кричит?

— «Каждый кулик своё болото хвалит!»

— А Горностай чего с утра до вечера рыщет?

— «Голод не тётка!»

— А Чайки поморника от гнезда отгоняют?

— «На чужой каравай рот не разевай!»

— А Песец то куропаток гоняет, то сам от Совы удирает?

— «Не всё коту масленица!»

— До чего же ты мудрый, Ворон, всё-то ты в тундре знаешь!

— «Век живи—век учись», Пуночка. Вот я сто лет в тундре прожил и научился!

КУРОПАТКА И ОЛЕНЬ

— Смотрю на тебя, Олень, и думаю.

— Ио чём?

— Поскорей бы, думаю, ты до земли дорылся.

— А потом?

— А потом поскорей бы ушёл.

— А зачем?

— А чтобы успеть до заката на твоих копанках по­клевать. В снег зарыться и проспать до утра.

— А утром?

— А утром всё сначала! Опять буду на тебя смот­реть и думать.

ПЕСЕЦ И СОВА

— Не пойму, Сова, все в тундре прячутся, маски­руются, одна ты на виду сидишь—так всем в глаза и бросаешься! А тебя почему-то никто не трогает?

— Так ты же, Песец, сам себе и ответил! Потому и не трогают, что я сразу в глаза бросаюсь. Как увижу кого, когти выставлю и бросаюсь. Чтоб и близко не подходили!

ЗАЯЦ И ЛЕММИНГ

— Вот бы, Лемминг, и мне таким же красивым стать, как и ты! Сытым, гладким, упитанным.

— Режим, Заяц, строгий режим! Час непрерывно ешь, два часа беспробудно спишь. И так с утра до вече­ра, каждый день, круглый год.

— О-хо-хо, Лемминг, тогда мне никогда красавчи­ком не бывать! У меня, брат, другой режим: час сам непрерывно бегаю, два часа меня другие гоняют. С утра до вечера, ежедневно и круглый год!..

Загадочные истории

БЛАГОРОДНЫЙ СОКОЛ

Живёт в тундре хищный сокол-сапсан. Птицы его так боятся, что с лёту к земле прижимаются или ныря­ют в воду. А которая не успеет, ту сокол на лету со­бьёт, пустит по ветру пёрышки. И вдруг этот грозный сокол и беззащитный гусь-казарка мирно рядом сидят: казарка сокола не боится, а сокол не нападает! Словно друг друга не замечают.

( Отгадка)

Казарка сидит на своём гнезде, а сокол — на своём. И хорошо друг друга видят. Но у своего гнезда сокол не только не трогает никого, а ещё и от других хищни­ков защищает: прогоняет сов, песцов и поморников. Ка­зарки, утки и кулики хорошо это знают и нарочно гнез­дятся рядом с соколом. Не за это ли сокола и называют «благородным»?

КАПРИЗНАЯ РЕЧКА

Девять капризов у речки в день!

То вода в речке пресная, то солёная, то она в одну сторону течёт, то в другую.

А то на одном месте стоит, как в озере.

То речка глубокая — на коне не переедешь, то мел­кая— курица вброд перейдёт.

И рыба в ней то морская, то пресноводная. Малень­кая речушка, а норовистая!

(Отгадка)

При впадении в море все речушки тут такие каприз­ные.

Отлив в море — вода в речке пресная, и рыба в ней плещется пресноводная. А в прилив поворачивает речка вспять от хлынувшей в неё морской воды. И входит в речку морская рыба. И уж не курице через неё вброд идти, а только на лодке плыть.

Кто что умеет

Заспорили обитатели тундры: кто удалее всех? Чёрная рыбка Даллия гово­рит:

— Я самая выносливая! Кто из вас десять месяцев без просыпа проспит, да ещё вмёрзши в лёд? А я сплю и даже снов не вижу.

— Зато я вижу всё! — проклекотала Белая Сова.— Всем совам положено по ночам охотиться, а я и днём на охоту летаю. Я днём и ночью хорошо ви­жу— у кого ещё такие глаза?

— А видела ты своими глазами хвалёными, как я танцую? — подскочил кулик Турухтан. — Прыжки, повороты, поклоны, выпады?

— Мне бы твои забо­ты ! — печально просвистел куличок Плавунчик.— За меня танцует моя куличи- ха, а я за неё сперва яички высиживаю, а потом куличат выхаживаю. Прямо не жизнь, а карусель какая- то получается. Одно уте­шение, что никто из вас так не может.

И Плавунчик закружился в луже, как волчок. Это он так водяных жуков ло­вит: взмутит воду, закру­жит жучишек в водоворот и хватает потом, как с блю­дечка.

— Ты, Плавунчик, са­мый заботливый папа в тундре,— простонала Гага­ра.— Не то что мой — Гагар, Гагун или Гагарыч, что ли? Не очень-то любит на гнезде сидеть, всё боль­ше купается да ныряет. Всё я да я. А мы, гагары, ходить не умеем, на животе по земле ползаем. Так я от гнезда к воде целую тропку уже наползала, животом протоптала. Кто из вас на такое способен?

Долго бы ещё спорили и препирались, да вспомнили про дела. Кто к птенцам, кто к гнезду, кто на охоту. Один Турухтан беззабот­ный вскочил на кочку, во­ротник перяной распушил и давай плясать: приседать, кланяться и подскакивать. Но любоваться на него уже было некому.

(Илл. Чарушина Н.)